— С Нового Орлеана прошло пять недель. Я приехал, потому что к этому времени ты должна точно знать, беременна ты или нет.
— Беременна? — Такая возможность просто не приходила ей в голову.
— Так «да» или «нет»?
— Нет.
— А ты бы сказала мне правду в случае, если…
— Да.
— И не сочла бы более благородным попытаться справиться со всем самостоятельно?
— Конечно же нет! — Никки покраснела до корней волос. — Я никогда бы не стала скрывать это от тебя!
— Очень хорошо. Потому что только что мы совершили то же самое, и риск сохраняется.
Никки смотрела на него в упор. Приятное состояние полного довольства собой и миром, которым она наслаждалась последний час, испарилось. Неужели он действительно приехал только для того, чтобы убедиться, что она не носит в себе его дитя?
— Если я забеременею, Джулиан, то скажу тебе об этом сразу. — Лоб Никки пересекла морщинка, выдававшая, с каким трудом она сохраняет внешнее спокойствие; она запахнула халатик. — Собственно говоря, вероятность этого мала…
Никки быстро отвернулась, чтобы скрыть слезы, готовые брызнуть у нее из глаз, и туго затянула поясок. Выпрямившись, она овладела собой, и лицо ее приняло серьезное выражение.
— Пожалуй, я позвоню Кэт, а то она беспокоится.
— Я сам скажу ей, что все в порядке, — сказал Джулиан; голос его прозвучал так же резко и неприятно, как скрип стула, который он отодвинул, вставая.
— Джулиан… — Никки снова повернулась к нему и увидела, что он смотрит на нее ледяным взором.
— Должен признать, что меня весьма удивляет твоя внезапная привязанность к Кэт, — произнес он недовольно.
Что он имел в виду?
— Понимаешь, Кэт — она…
— Да, она особенная, — прервал ее Джулиан. — Я знаю. Сам очень ее люблю. Но она уже стара, Никки. — Под его оценивающим взглядом Никки почувствовала себя неуютно, по спине побежали мурашки. — Разве ты не боишься доверить ей свою дружбу… свою любовь — ведь она может умереть и тем самым тебя подвести? — Он схватил ее за руки. — Объясни мне: почему ты согласна рисковать, вручая себя со всеми своими чувствами Кэт, которой наверняка недолго осталось жить, но не хочешь дать ни одного шанса мне?
Никки перевела взгляд на лицо Джулиана, напряженное и потемневшее от внутренней боли, и испытала шок. Она всегда считала, что его ничто не может сломать или по-настоящему задеть и ранить.
— Джулиан, дорогой. — Голос Никки, в ее внезапном прозрении, был похож на стон. — Почему ты мне никогда этого не говорил?
— Что я тебя люблю? Потому что ты не хотела этого слышать. — Его хриплый голос смягчился и перешел в шепот. — Теперь ты знаешь — и знала это раньше.
Напряжение ушло с его лица, и он ласково погладил ее по щеке. Никки открыла рот, но Джулиан не дал ей произнести ни слова.
— Молчи, не говори ничего. Пожалуйста, я не хочу этого слышать! Если бы я действительно был хорошим бизнесменом, то давно бы научился смиряться с потерями.
— Я должна тебе сказать…
Его ласковые пальцы закрыли ей рот.
— Нет. — Он слегка прикоснулся губами к ее губам и прижал Никки к себе. — Только не сейчас. Если ты произнесешь то, что я жажду услышать, то только из жалости ко мне. Нет, не возражай. — Из его груди вырвался судорожный вздох. — Я должен идти.
Он поцеловал ее в лоб и ушел.
— Конечно, со стороны Джулиана это ужасно — вот так взять и исчезнуть сразу после обеда. Но еще в детстве у него завелась такая привычка — когда что-то его мучило, он на некоторое время пропадал и разбирался в себе в одиночестве, — сказала Кэт, взглянув на Никки, сосредоточенно работавшую за мольбертом. А вот Никки-то никак не страдает, а прямо-таки светится от счастья, подумала она про себя и мысленно усмехнулась.
Но сама Никки, если бы ей сказали об этом, стала бы все отрицать — ничего подобного, вовсе она не сияет! Она все еще не понимала, почему Джулиан запретил ей говорить о своих чувствах к нему.
— Кэт, держу пари, что вы самый плохой рыболов на свете. Вы закидываете удочку, поднимая тучу брызг, а ваши лески фосфоресцируют, распространяя вокруг себя оранжевое сияние, и ощетиниваются крючками.
— Неужели так сурово? — Кэт усмехнулась.
— Да. А теперь давайте помолчим, или мне придется изобразить у вашего рта еще одну морщинку.
— Избалованное дитя, — заметила Кэт, но Никки едва ли это услышала.
Все ее внимание сосредоточилось на работе. Час назад она завершила самое главное: лицо Кэт и ее руки. Женщина на холсте была личностью; чувствовались ее громадный самоконтроль и уверенность в себе. Очки в темной оправе она держала в руке, слегка отвернувшись от зрителя, и иронический блеск глаз придавал лицу такое выражение, как будто она только что выслушала несусветную глупость и собирается сказать собеседнику все, что думает по этому поводу.
Когда Никки наконец заметила, как неудобно ее модели, сердце ее немного смягчилось.
— Хорошо, Кэт, можете говорить, но только не шевелитесь — пусть двигаются одни губы.
— Прекрасно. Кстати, я хотела бы знать, дошло ли у вас дело до главного…
Никки пришлось долго соображать, прежде чем она догадалась, что Кэт имеет в виду.
— Вы это о свадьбе?
— Да, именно о ней.
— Нет, не дошло.
Кэт фыркнула:
— Я все больше разочаровываюсь в своем внуке. Интересно, может, мне объяснить ему, как это все делается?
Никки вспомнила, как хорош был Джулиан, когда они занимались любовью под барабанную дробь дождя, и улыбнулась:
— Не думаю, Кэт, что это понадобится. — Их взгляды встретились, и улыбка на лице Никки стала шире. — Мне кажется, может дойти и до этого. Очень вероятно. Я имею в виду свадьбу.